«Так устанавливалась власть…»

«Свои особенности»

По словам исследователя, именно тогда массовый красный террор в Крыму приобрел наиболее жестокие и страшные формы. Книга продолжает серию запланированных исследований
о ранних советских репрессиях, которые проводились в городах Крыма в годы Гражданской войны и в начале 1920-х годов.

— В каждом из городов эти события имели свои особенности, — поясняет Соколов. — Первую работу в серии я посвятил событиям в Симферополе, она вышла в конце прошлого года. Это уже вторая из работ, запланированных в рамках освещения ранних советских репрессий в городах полуострова. И хотя она не претендует на полноту, нельзя назвать безуспешно предпринятую мной попытку воссоздать один из наиболее драматических эпизодов в истории региона в ХХ столетии. Тем более, при отсутствии подробных исследований, раскрывающих
трагедию ранних советских репрессий на западе Крыма.

Чудовищности происходившему тогда придает тот факт, что расправы происходили публично, на глазах у множества очевидцев. Среди последних были, в том числе, родные и близкие жертв. Местами проведения массовых казней стали военные корабли Черноморского флота — гидрокрейсер
«Румыния» и транспортное судно «Трувор».

— Прежде чем бросить в море, несчастных подвергали чудовищным пыткам: рубили руки и ноги, отрезали нос, уши, — уточняет исследователь. — Некоторые обреченные были сожжены заживо. Так в Евпатории устанавливалась «народная»,
«рабоче-крестьянская» советская власть. После того как корабли ушли назад в Севастополь, инициативу в истреблении «врагов
революции» перехватили местные кадры. Конечно, столь жуткие вещи в то время происходили не только на западе Крыма. Еще в декабре 1917 года насилие захлестнуло улицы Севастополя. В следующем месяце ужасы массового террора было    суждено пережить Симферополю, Ялте и Феодосии. Но именно
в Евпатории насилие приобрело наиболее крайние и циничные формы, выдающиеся даже по меркам того страшного времени. В дальнейшем опыт евпаторийских убийств оказался востребован крымскими крайне левыми при проведении террора в других
городах. Как справедливо отмечает отечественный исследователь левого экстремизма, историк Михаил Елизаров, произошедшее сыграло заметную роль в дальнейшей эскалации ненависти; слухами о совершенных жестоких расправах «руководствовались новые потенциальные убийцы среди матросов».

«Страшные страницы»

— Страницы крымской жизни того времени полны ужаса и крови, — гораздо позже вспоминал главнокомандующий Вооруженными силами Юга России Антон Деникин в своих «Очерках русской смуты». Я избегаю вообще распространяться
о «злодействах большевиков» — понятии, ставшем в наше время банальньм и не возбуждающим уже острого чувства возмущения в опустошенных душах и зачерствелых сердцах. Но приводимое ниже описание судьбы евпаторийской буржуазии и преимущественно офицерства весьма характерно для «методов социальной борьбы» и психологии матросской черни, заполнив- шей своим садизмом самые страшные  страницы русской революции. Далее, ссылаясь на материалы «Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков», мемуарист пишет: «После краткого опроса в заседании комитета арестованных перевозили в трюм транспорта «Трувор». За три дня их было доставлено свыше 800 человек. Пищи арестованные не получали,
издевательства словесные чередовались с оскорблением действием, которое переходило в жестокие, до потери жертвами сознания, побои. На смертную казнь ушло более 300 лиц, виновных лишь в том, что одни носили офицерские погоны,
другие — не изорванное платье». Затем Деникин приводит подробности расправ, от которых до сих пор стынет в жилах кровь.

По словам Дмитрия Соколова, весьма показательно, что эти события запечатлели советские писатели: Александр Малышкин в повести «Севастополь» и Илья Сельвинский в романе «О, юность
моя!».

Вслед за Пузановым

Исследователь признался, что существенным подспорьем в работе над книгой стали для него изданные в начале прошлого года евпаторийской исследовательницей Викторией Струниной воспоминания уроженца Евпатории, протодиакона Бориса Пузанова «Я помню рейд и помню корабли…» (18+). До эмиграции в 1920 году Борис Ильич служил следователем 2-го Евпаторийского следственного участка Симферопольского окружного суда, был членом Особой следственной комиссии при
главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России по расследованию злодеяний большевиков. В издании впервые опубликовано свидетельство евпаторийца о расследовании так называемых «Варфоломеевских ночей», устроенных большевиками в январе 1918 года в Евпатории.

Показания Бориса Пузанова о зверствах большевиков до 1945 года хранились в Русском заграничном историческом архиве
в Праге. А с 1945-го, когда их вывезли в Советский Союз, и до недавнего времени — в секретных фондах. Машинописную же копию воспоминаний следователя и протодиакона нашел живущий в Америке писатель Кирилл Финкельштейн, который помог Виктории Струниной в подготовке и комментировании издания.
— Благодаря усилиям Пузанова были задержаны, допрошены и заключены под стражу некоторые видные организаторы и исполнители массовых казней, — говорит Дмитрий Соколов. — В рамках расследования также были получены показания многочисленных свидетелей и потерпевших, проведены эксгумации жертв. В условиях революционного лихолетья
и частой смены власти, рискуя жизнью, Борис Ильич честно исполнил свой долг и сделал все возможное, чтобы преступники, виновные в мученической смерти сотен евпаторийцев, были наказаны. Еще одна особенность евпаторийской трагедии начала 1918 года в том, что в дальнейшем ее обстоятельства были
подробно расследованы. Больше того, это едва ли не
единственный известный пример, когда организаторы и непосредственные участники массовых казней были арестованы и понесли суровую кару. В других городах полуострова террор,
в основном, остался делом рук неустановленных лиц. 

Источник: Газета "Евпаторийская здравница" №41 (19591). С. 6.